Обо всем этом мы и говорили и, на всякий случай, записывали. Драматургии из этого всё никак не складывалось (да так и не сложилось), но сами мысли казались нам интересными.
Когда мы исписали ими страниц девяносто, перед нами открылись два пути. Можно было, все-таки, попробовать начать писать пьесу, в которой герои иногда — «к случаю» — произносили бы кое-что из того, что мы наговорили. А мы, понимая, что в жизни не произносят такие длинные и «хорошо выстроенные» тирады, все время сокращали бы их, пока не сократили бы полностью. Да и сюжет пьесы, развиваясь, наверняка бы безжалостно выкинул все лишнее. Тем более, что этот сюжет еще надо было придумать.
Второй путь был — не притворяться никем, а просто произнести лучшее из того, что мы написали, от своего собственного лица. По нему мы, в итоге, и пошли, — возможно, потому, что так было значительно проще… Еще один «легендарный» спектакль (см. «День радио»), с которого тоже «все началось», только еще раз и гораздо сильнее.»